Двадцать четыре года в секрете

Когда я слышу песню «Ходили мы походами...», мне почему-то всегда вспоминается, как в войну я, тогда еще совсем юнец, ходил через линию фронта. И трудно было, и страшно, конечно. Случалось быть на волосок от смерти. Но недаром говорится - юность боевая...

Гордое сознание того, что ты разведчик и выполняешь поручение большой важности, лютая ненависть к фашистским захватчикам утраивала силы. И счастлив был я, когда докладывал майору госбезопасности Василию Алексеевичу Засухину о выполнении задания. Не знаю, жив ли он сейчас. Говорят, что в шестидесятые годы он жил в Орле. Рад был бы получить о нем более подробные сведения...

В. А. Засухину я и хочу посвятить свои воспоминания. И еще одному чекисту - Роману Антоновичу Андриевскому, которому не довелось дожить до победы. Он был моим спасителем и наставником на «службе» у гитлеровцев...

Долго я не мог, по понятным причинам, рассказать обо всем этом ни друзьям, ни жене своей, ни детям.

В феврале 1942 года наше село Щепетлево на Орловщине оказалось в тылу немецко-фашистских войск. Работник из районного центра Суземки коммунист Алексей Павлович Булкин по заданию партийных органов сформировал у нас в селе партизанский отряд. Я в свои шестнадцать лет стал в этом отряде разведчиком. Много раз ходил на боевые задания и неизменно выполнял их. Меня назначили командиром разведотделения. День ото дня все крепче усваивал я тонкости разведки.

Но бывали и горькие неожиданности. Оказался предателем один из бойцов моего отделения Михаил Чумаков. С этим мерзавцем потом-свела меня судьба...

Суровые уроки партизанской жизни. Они многому учили и малых и старых...

Много лет прошло с тех пор. И вот не так давно я увидел бумагу о себе. Это было донесение начальнику Управления контрразведки «Смерш» (армейская контрразведка «Смерть шпионам» 3-го Белорусского фронта.

«Сообщаем, что Колупов Андрей Никитович находился в партизанском отряде с 3.III.42 г. в должности разведчика. Когда и куда выбыл из отряда, Брянский штаб партизанского движения сведений не имеет».

Да, для всех непосвященных следы мои затерялись. А дело обстояло так. В мае 1943 года шла напряженная подготовка к будущим решающим сражениям на Курской дуге. Фашистским войскам не давали покоя наши партизанские отряды. Мы рвали коммуникации, по которым снабжались гитлеровские дивизии, выдвинутые для удара, громили фашистские штабы, истребляли живую силу и технику врага, предателей и изменников.

Напуганное и взбешенное небывалым размахом «войны без правил» и развалом своего тыла, фашистское командование предпринимало одну за другой карательные операции в брянских лесах. Четыре отборные дивизии, сотни самолетов и танков были брошены на подавление сил народных мстителей.

На их удары мы отвечали яростными контратаками. Тысячи карателей были перебиты в лесах и погибли в болотах. Несли потери и наши отряды. Приходилось порой действовать разрозненными группами, то и дело меняя места укрытия. А ведь с нами были раненые товарищи, наши семьи...

Однажды из Центра поступил приказ: рассредоточить -ся и отходить из брянских лесов на новые базы. Выполняя его, около сотни партизан, в том числе и я, ночью сквозь огонь и засады стали пробиваться в районе Севска к переправе через реку Неруса. Под утро очутились в назначенном месте. Едва мы вошли в воду, как с той и другой стороны на нас обрушился шквал пулеметного и минометного огня. На противоположный берег вырвалось человек двадцать... А здесь оказалось пулеметное гнездо и с десяток фаишстов-автоматчиков. Мы бросились врукопашную, перебили всех и перебежками ушли в болотистые луга неподалеку от села Красная слобода. Найдя место посуше и покустистей, решили» переждать здесь до ночи. Осталось нас 15 человек. Командир группы погиб на переправе. Обессиленные вконец, тут же уснули. Правда, часового выставить не забыли. Но и он, как видно, задремал...

Разбудили нас пинки немца. Упирая мне в грудь ствол автомата, он орал:

-    Штейт ауф! Хёнде хох! Шнель!..

Нас привезли на станцию Брасово, километрах в четырех от местечка Локоть, еще раз избили в кровь и бросили за колючую проволоку, которой были обнесены пристанционные склады. Здесь было много мужчин, женщин, подростков. Без воды и пищи прошел день, другой. Началась «сортировка». Одних выводили за ограду и тут же вешали или расстреливали в логу, других куда-то увозили.

И вдруг в одном из углов пакгауза я увидел на полу истерзанную и окровавленную двоюродную сестру Таню Полонникову. Ее схватили на хуторе, неподалеку от Сев-ска, заподозрив, что она партизанка. А в брасовском концлагере нашлись предатели, подсунувшие гестаповцам партизанскую газету, в которой был напечатан портрет отважной коммунистки-пулеметчицы.

Ночь мы с ней проговорили. А утром Таня велела мне отойти и не подавать виду, что мы с ней родственники.

-    Мне-то не миновать казни, - сказала она, - а ты еще можешь спастись. Повоюешь, отплатишь гадам.

Через несколько часов снова началась «сортировка». Очевидно, группу заключенных повели на расстрел. Среди них была и Таня Полонникова... Меня допрашивал немецкий офицер в какой-то незнакомой форме. Улыбался, не бил, говорил чисто по-русски. Это меня озадачило.

-    Чего удивляешься? Я ведь тоже русский. Будем знакомы - Шестаков. Был у большевиков лейтенантом, а теперь вот старший лейтенант освободительной армии!

Я молчал.

-    Ты вон какой молодой. Все у тебя впереди. Будешь отлично жить, если станешь служить великой Германии. Советам уже крышка. Как тебя звать-то?

Я бросил на эту продажную шкуру такой взгляд, что тут же свалился от удара наотмашь...

Лежал потом в пакгаузе и думал: расстреляют, конечно. Хоть поскорее бы... Но меня опять повели на допрос. Теперь Шестаков был не один. Он стоял, а за столом сидел немецкий офицер в очках. Оба улыбались. Подставили стул. Я сел, потому что еле держался на ногах. Тут заговорил гитлеровец. Ничего не понимаю, только улавливаю свою фамилию, имя. Шестаков перевел.

-    Не упирайся, Андрей Колупов. Нам известно, что ты хороший разведчик. Нам тоже такие нужны. Заработаешь награду: дадим тебе интересную работу.

-    Эго что ж за работа? - не выдержал я.

-    О-о! Гут, гут! Бравер! - и еще что-то забормотал немец.

-    Господин зондерфюрер доволен, что ты заговорил, - перевел Шестаков. - Ему приятен твой деловой вопрос.

У меня дух перехватило от злости.

-    Изменником хсЛите сделать? Вот вам!...

-    Ауфхенген! Повесить! - гаркнул зондерфюрер и вышел.

Меня оглушил удар по голове... Очнулся я в углу двора, где сваливали забитых до смерти на допросах. Надо мной склонились двое в нёмецкой форме.

-    Это он, господин фельдфебель, - сказал один по-русски.

-    Понял. Что-то надо придумать, - тихо ответил другой.

Я опять потерял сознание.

* * *

Пришел в себя в темном пустом бараке на нарах. В глаза ударил свет фонарика. Вижу знакомое лицо и думаю, что это у меня бред. Молча смотрит на меня... Елисеев, начальник штаба отряда. Но он в немецкой форме. Хочу крикнуть. А он приложил палец к губам и, не сказав ни слова, быстро вышел.

Из моих глаз брызнули слезы. «Эх, думаю, Алексей Павлович, увидел бы ты этого гада! Проглядели!» Часа через два загремели снаружи засовы. Опять Елисеев. Подошел и чуть слышно:

-    Здравствуй, Андрей.

-    Уйди, гад! - крикнул я.

-    Тихо, тихо, - зашептал он строго, - не горячись. Сестру твою Таню нам не удалось спасти, а тебе вот повезло... Пусть тебя не смущает моя форма. Завтра тебя будет допрашивать фельдфебель, тот самый, с которым мы вчера тебя нашли там, у забора. Это советский чекист. Он и спас тебя. Он скажет, что делать.

Утром следующего дня меня отвезли на крытом грузовике на станцию Навля и вызвали к «господину фельдфебелю» Роману Антоновичу Андриевскому.

Разговор был коротким. Он сказал: завтра меня опять будут вербовать. Я должен "согласиться.

И вот я опять в Брасове, в жутко знакомом кабинете. За столом немец в очках, по сторонам стоят Шестаков и фельдфебель абвера Андриевский. Когда я вошел, Шестаков ухмыльнулся:

-    Воскрес из мертвых?

-    Это я его подобрал, - в тон ему сказал Андриевский. - Парень оказался смекалистый. Подход нужен. Жить-то хочется, Колупов?

-    Так точно, господин фельдфебель - начал я игру.

Очкастый что-то сказал. Шестаков перевел Андриевскому, что зондерфюрер приказывает ему спросить у меня, согласен ли я пойти к нему в разведшколу. Я согласился и поступил в распоряжение <<господина фельдфебеля>>...